Здравствуй, аист наш родной!

К нам с добром ты прилетел,

Этой раннею весной

Ты сердца нам обогрел…

Да, это правда, жили они радостно, были счастливы, сами того не зная, что в том есть счастье, что, голодные или сытые, лишь бы дети твои живые, здоровые, были бы рядом. Следя за Ованнесом, она незаметно выучила это стихотворение, все повторяла его в уме, улыбаясь самой себе. Невольно, вспомнила тот весенний, приятный день. Эмма, дочь подруги Маргарит, веселая, прямо, как огонек, стоя за деревом в их саду, кусочком зеркальца пускала солнечных «зайчиков» в глаза Ованнеса и смеялась. Тогда она улыбнулась, долго наблюдая за их беззаботной игрой, в душе радуясь, что дочь подруги нравится ее сыну. «Да удостоятся они друг друга и будут счастливы», — прошептала она в то время.

Вспомнив тот день, Шаум вздохнула, покачала головой. Действительно, когда это было? Словно, лет десять тому назад, а на самом же деле, прошло всего три-четыре месяца. Нет, время не идет, а кажется, летит. Голос тоже изменился, подумала она о младшем сыне. Со стороны думают, мужчина, но какой же мужчина? Вчерашний ребенок, просто, у него нет отца, а без отца дети быстро взрослеют.

Впереди, между ущельями показалось село, негостеприимное и покинутое. По обе стороны дороги, на протяжении всего пути, без устали, монотонно, стрекотали сверчки, в траве, и в кустах зеленоватым светом блестели светлячки, моргая своими волшебными лампочками.

Шаум еще раз посмотрела назад, где растворилось, исчезло во мгле все, кроме далекого Качахакаберда, который с недоступной своей высоты охранял ночную тревожную тишину.

«Нет, Ованнеса не возьмут», — бормотала Шаум… Она не знала, что скоро, очень скоро его заберут, и она останется одна-одиношенька в пустом доме, с тоскою ожидая своих пятерых сыновей…

…Выскочив из сада, по пути разогнав свернувшихся, дремавших на насесте кур, прибежали Гоар и Лилит, не обращая на меня внимания, прошли за дом, откуда уже доносился голос моей матери. Я тоже пошел в сторону дороги. Там, на обочине дороги, возле машины беседовали Мхитар и мой отчим-геолог. Приехали без детей. Моя мать шла подручку с моими дочерьми, они, перебивая друг руга, что-то рассказывали ей, и мать улыбалась, кивая головой. Следом за ними шла Сатеник, жена Мхитара. Сатик работает телефонисткой на почте, вероятно, она и сообщила им о бабушке.

— Посмотри, какие красавицы, — говорит моя мать, с гордостью поглядывая на Гоар и Лилит. — Будь осторожен, чтобы в городе их не похитили. Как ты, сын?

— Ничего, — отвечаю я, — как ты?

— Как видишь. — Улыбка, как волнение слабого ветра, разливаясь, озаряет ее лицо. — Знаешь, я недавно прочитала одну книгу и там наткнулась на одну мысль: никто не замечает, как проходит молодость, однако, каждый чувствует, когда она уже прошла. Но говорят, что о возрасте, как и о счастье, нельзя говорить громко, это правда?

— Наверное, — неопределенно пожимаю плечами.

— Я слышала, ты доехал до Индии, удалось узнать что-либо о Самвеле?

— Нет, — ответил я коротко.

Мать, слегка покачав головой, сказала:

— Вся мудрость человечества заключается в двух словах — надеяться и ждать.

В короткой юбке, легкой походкой, Лусине направляется к нам, и улыбка матери сейчас направлена к ней. Я иду навстречу мужчинам.

Шагая рядом с моим отчимом, Мхитар воодушевленно что-то ему рассказывает, а тот безразлично кивает головой, то глядя на горы впереди, то оглядываясь назад и долго рассматривая спускающуюся с гор дорогу. Подойдя к ним, я молча пожал руку отчиму, ожидая, когда Мхитар закончит свой разговор.

— Что из себя представляет рыба, рыба плавает в самой неглубокой речке, брюшком касаясь дна, ударяясь боками о камни, она плывет, и нет на свете силы, которая сможет вернуть ее в сторону моря. Потому что она родилась здесь из икринки и нужно, чтоб здесь появилось на свет ее потомство. Я о тебе рассказываю, — поворачиваясь ко мне, неожиданно, краснея, сказал Мхитар. — Я видел, как ты утром пошел в горы, подумал, где бы он ни был, где б ни жил, он никогда не сможет забыть эти луга и ущелья.

— Вместе с нашей геолого-разведочной группой я много ходил по этим горам, и это, словно, было вчера, — сказал отчим, глядя на застывшие в полете отдаленные горы. Он помолчал и сказал: — Эх, чем старше мы становимся, тем быстрее летит время, все чаще вспоминаем мы прошедшие дни нашей молодости.

Мхитар покачал головой, сказал, усмехаясь:

— Покойный мой отец говорил, что трагедия старости не только в том, что человек стареет, а еще в том, что душа его остается молодой. Он еще говорил, что когда человек взрослеет, глаза переносятся со лба на затылок, и он начинает смотреть назад и ничего не видеть, то есть, он хотел сказать, что наступает время, когда человек перестает жить надеждой и живет только воспоминаниями.

— Да, наверное, это так, — неопределенно ответил отчим, Потом, повернувшись к Мхитару, спросил:

— Мхитар, ты все еще пишешь стихи или перестал?

— Иногда пишу, районная газета печатает. Ничего не меняют, как пишу, так и печатают. Но денег меньше дают.

— Послушай, сто лет ты работаешь заведующим складом, все имущество колхоза в твоих руках, на что тебе деньги?

— Тебе кажется, я рад, что завскладом? — Мхитар скривил губы. — Я человек трудолюбивый, работы не боюсь. Совершенно. Для работающего человека самое трудное — остаться без работы. Не была бы поколечена нога, давно бы оставил склад. Что я получаю? Пошел бы на ферму, там много платят.

Подмигнув мне, отчим сказал:

— Мхитар, это правдау говорят, что в разгар войны, вроде, были люди, которые тайком сами стреляли себе в ногу или руку?

Мхитар, вроде, долго думал.

— Это — слова врага, — наконец, сказал он. — Не может быть. И кто поверит? Вот, ты, например, поверил бы?

— Я?.. Почему не поверил бы? — посмеялся отчим, решив, что закончил разговор с Мхитаром, обратился ко мне: — Как старушка? Или уже отправилась в командировку? — Снова засмеялся он, на этот раз над своим пустым остроумием, потом сказал серьезно: — Она была женщиной от Бога… Она не должна бояться смерти, она видела ад в этой жизни.

— С мудрым, хоть камни ворочай, с дураком — и плов не ешь, — недовольно пробурчал Мхитар, когда отчим ушел. — Глупый человек, лучше бы, помолчал, ну, а если бы столько понимал, зачем ему говорить… Умный человек знает две вещи: долго думать, мало говорить. Человек должен сам себя уважать, чтоб и другие уважали. Это так, дураком родился, дураком